Национальная стратегия безопасности США, опубликованная в конце 2025 года администрацией Трампа, — не просто очередной бюрократический документ. Это политический приговор целой эпохе: постхолодной вере в глобализацию, бесконечное расширение НАТО, «экспорт демократии» и военные кампании без конца и края. Авторы утверждают, что после конца холодной войны американские элиты пытались доминировать «во всём мире», влезали в конфликты, полагались на глобализм и «свободную торговлю», что в итоге ослабило средний класс и промышленность США.

Вместо этого Вашингтон предлагает жёсткий «национальный реализм»: Америка прежде всего, сделки вместо крестовых походов, интересы — вместо миссий. И на этом фоне особенно интересно, какое место в этой картине мира отводится России.

Документ перечисляет «сильные стороны» США: крупнейшая экономика и финансовая система, доллар как резервная валюта, технологический сектор, мощный военный потенциал, сеть союзов, выгодная география и «мягкая сила». Плюс курс Трампа на дерегулирование, реиндустриализацию и наращивание добычи энергии.

Стратегия как приговор глобализму

В новой стратегии особенно бросается в глаза, насколько резко она подводит черту под эпохой глобализма. Главный нерв документа — демонстративное недоверие к прежним американским элитам, которые два десятилетия подряд жили в логике «полицейского мира»: лезли в чужие войны, тратили триллионы на экспедиционные операции, распахивали рынки и границы, а в итоге добились не триумфа демократии, а вымывания собственной промышленности и обнищания того самого среднего класса. Этот курс официально объявлен ошибкой.

Стратегия разворачивает страну от роли мирового жандарма к куда более приземлённой задаче — защите национальных интересов внутри страны и за её пределами. Знакомый лозунг America First перестаёт быть предвыборным криком и превращается в строгую доктрину: меньше идеологического мессианства, больше холодного расчёта; меньше расплывчатых глобальных обязательств, больше конкретных, циничных сделок; меньше веры в абстрактное «международное сообщество», больше ставок на суверенные государства и их силу.

В этой оптике и Россия перестаёт быть метафизическим «царством зла» и становится тем, чем она и является для прагматика: крупным, опасным, но неизбежным элементом мировой шахматной доски. Враг, партнёр, сосед — все эти роли рассматриваются не как моральный приговор, а как набор временных функций в большой игре, где ценится не праведность, а полезность.

Внутренние цели: выживание республики

Внутренняя часть стратегии написана так, словно её авторы сначала задали себе один неприятный вопрос: «Что нужно сделать, чтобы США вообще выжили как страна в привычном нам виде?» Ответ получается жёстким и предельно материальным.

Во-первых, Америка в этом документе — прежде всего суверенная республика, которую нужно защищать не лозунгами, а железобетонным контролем над границами и миграцией.
Во-вторых, она должна стоять на прочном фундаменте: устойчивой инфраструктуре, собственной промышленности, энергосекторе, который не стыдится ни нефти, ни газа, ни угля, ни атома.
В-третьих, США видят себя не просто богатой страной, а главным технологическим центром планеты — с преимуществом в ИИ, квантовых и биотехнологиях, кибербезопасности и безусловной защитой интеллектуальной собственности.

И всё это, по замыслу авторов, должно сочетаться с сохранением американской «мягкой силы» и параллельным «духовным и культурным оздоровлением» страны — попыткой вернуть себе право определять, что такое «нормальность» внутри самого Запада.

Три столпа американской силы

Чтобы эти цели не остались благими пожеланиями, стратегия раскладывает американскую мощь на три опоры — экономику, технологии и армию.

Главная ставка делается на реиндустриализацию: производство возвращается домой и к надёжным союзникам, глобальные цепочки поставок перекраиваются так, чтобы минимизировать зависимость от Китая, а энергетика превращается в рассчитанное до копейки оружие влияния: контролируешь нефть, газ, СПГ и критические минералы — управляешь рынками, союзами и режимами.

Второй столп — технологическое превосходство: кто первым внедрит прорывные решения в ИИ, квантовых системах и биотехе и навяжет миру свои стандарты, тот будет писать правила игры для Евросоюза, Африки и всех остальных.

Третий — военная машина, которая по-прежнему остаётся последним аргументом. США намерены удерживать безусловное превосходство, усиливать ядерное сдерживание и строить над собой условный «золотой купол» ПРО.

Но война больше не продаётся как романтический проект «перестройки региона»: вместо нового Ирака документ предлагает холодный набор инструментов — сдерживание, дистанционные удары, санкционный и энергетический прессинг, без долгих оккупаций и попыток переделать чужие общества под американское лекало.

Перерисованная карта мира

Во внешней политике документ рисует довольно прозрачную картину: мир делится не на «друзей демократии» и «силы тьмы», а на зоны, где США стремятся минимизировать риск и максимизировать выгоду.

В Западном полушарии ставка делается на старый-новый принцип: ничего и никого, что могло бы угрожать Америке, по соседству быть не должно. Отсюда — требование к «стабильной» Латинской Америке: меньше хаоса, меньше картелей, меньше миграционного давления на север и, главное, никакого закрепления в регионе держав, которые Вашингтон считает враждебными.

Речь не только о военных базах — под подозрением крупные инфраструктурные проекты, кредитное влияние, порты, телеком и энергетика. Западное полушарие в этой логике — уже не просто «задний двор», а санитарный кордон вокруг США.

Вторая ключевая сцена — Индо-Тихоокеанский регион. Здесь стратегия особенно педантична: морские пути должны оставаться свободными, а регион — «открытым» и неподконтрольным одной силе. Перевод с дипломатического на обычный: Вашингтон хочет гарантировать, что ни Китай, ни какая-либо коалиция вокруг него не смогут перекрыть торговые артерии, по которым движутся нефть, газ, контейнеры и чипы. Отсюда — ставка на союзы с Японией, Южной Кореей, Австралией, Индией и другими странами, которые должны создать плотный пояс сдерживания вокруг Пекина.

Европа в этом пазле описана как пространство, которое надо не «спасти от России», а вернуть в чувство: помочь восстановить собственную обороноспособность, демографическую и культурную устойчивость, чтобы она перестала быть слабым звеном Запада. Свобода и безопасность Европы для США важны не сами по себе, а как условие, при котором Вашингтон может без страха перенести основной фокус в Азию.

Ближний Восток и энергетические «узкие места» — чистая геополитическая инженерия. Стратегия исходит из того, что нельзя допустить доминирования враждебной силы там, где проходят ключевые маршруты нефти, газа и торговли: Ормузский пролив, Красное море, важнейшие трубопроводы и порты. Речь идёт не только об Иране, но и о любых комбинациях, которые могут сделать Запад энергетическим заложником.

И наконец, над всей этой конструкцией нависает невидимый купол стандартов и технологий. США хотят, чтобы именно их правила — в области ИИ, биотехнологий, квантовых систем, цифровых платформ — стали мировыми по умолчанию. Тогда любой, кто захочет торговать, лечиться, учиться или просто пользоваться современными сервисами, будет вынужден играть по американским лекалам.

В результате сила Вашингтона измеряется уже не только количеством баз и авианосцев, но и тем, насколько глубоко он «вшит» в каждую микросхему, каждую лабораторию и каждый протокол связи на планете.

Перерисованная карта мира: где тут Россия

В этой стратегии мир аккуратно разрезан на крупные регионы, и для каждого у Вашингтона есть понятная «цель на выходе». В Западном полушарии — обновлённая доктрина Монро: никакой враждебной силы под боком, ни в военном, ни в экономическом виде.

Это означает удар по китайским и российским проектам в Латинской Америке, борьбу с картелями и миграцией уже не как с социальной проблемой, а как с прямой угрозой нацбезопасности, плюс жёсткий контроль над транзитными и энергетическими маршрутами.

В Индо-Тихоокеанском пространстве всё подчинено главному конфликту с Китаем: поддержка Тайваня, защита свободы морских путей, укрепление дуги союзов от Японии до Индии и методичное выдавливание Пекина из критических цепочек поставок, технологий и финансов.

На этом фоне Россия выглядит не стратегическим центром, а тяжёлым спутником — второстепенным игроком, чьё поведение важно ровно постольку, поскольку оно влияет на китайский баланс и устойчивость европейского фронта.

Европейский блок стратегии по-русски можно было бы обозначить формулой: «сделать сильной — но не дать сойти с ума». США открыто критикуют ЕС за зарегулированность, провальную миграционную политику, демографический кризис и хронически низкие оборонные расходы.

Заявленная цель — «помочь Европе снова стать великой»: восстановить стратегическую стабильность с Россией, закончить войну в Украине через быстрые, но выгодные Западу переговоры и добиться того, чтобы основное бремя обороны несли сами европейцы. Расширение НАТО перестаёт быть священной коровой: его обещают ограничивать, требуя взамен большей военной и экономической отдачи и «более честной» торговли с США.

Для Кремля это означает, что Вашингтон будет выстраивать в Европе такую конфигурацию, при которой Россия не может диктовать условия соседям, а Америка не обязана бесконечно сжигать ресурсы на «восточный фронт» — их нужно беречь для Азии.

Ближний Восток и Африка в новой стратегии — уже не поле для идеологических экспериментов, а набор инструментальных задач. На Ближнем Востоке США собираются уйти от «вечных войн» и «строительства наций» к более приземлённой повестке: энергетика, инвестиции, технологии.

Иран должен быть ослаблен, соглашения Авраама — расширены, безопасность Израиля — гарантирована, а Ормузский пролив и Красное море — открытыми, но без новых Ираков и Афганистанов с сотнями тысяч солдат на земле.

В Африке заявлен отход от логики бесконечной гуманитарной помощи: вместо неё — выборочные партнёрства в энергетике и добыче критически важных минералов, минимальное участие в антитеррористических операциях и никаких длинных, утопающих в крови и коррупции миссий.

Для России всё это выглядит как постепенное выдавливание из привычных ниш: там, где Кремль ещё вчера мог играть «альтернативного партнёра» — в Сирии, странах Сахеля, отдельных африканских режимах, — теперь против него выходит более циничный и лучше оснащённый конкурент, который честно говорит, что пришёл не с лекциями о правах человека, а с контрактами, технологиями и гораздо большей переговорной мощью.

Война внутри Запада

Один из самых нервных слоёв стратегии — внутренняя война за облик самого Запада. В документе чёрным по белому сказано: «эра массовой миграции закончена». Миграция перестаёт быть гуманитарной темой и переезжает в раздел национальной безопасности.

Речь не только о границах и визах — под вопрос ставится сама модель открытого общества, которое обязано впитывать любой объём людей и культур, не задавая лишних вопросов.

Параллельно под удар попадают инструменты «борьбы с дезинформацией», политкорректность, DEI и прочие модные практики: их описывают как механизм тихого удушения свободы слова, подавления политической оппозиции и навязывания единственно правильной линии.

В ответ предлагается курс на «цивилизационное укрепление» Запада — семья, религия, национальная идентичность, но не в виде православно-имперского карго-культа, а как попытка собрать собственное общество в единое целое, не отказываясь при этом от выборов, конкуренции и базовых прав.

Для российского контекста эффект здесь особенно показателен. Кремлёвская пропаганда годами рисовала карикатуру «гниющего Запада», захлёбывающегося в миграции, радикальном феминизме и «ЛГБТ-лобби». Теперь значительная часть этой критики вдруг звучит в официальной стратегии США — но с принципиально иным выводом. Не капитулировать перед «традиционалистами» вроде Путина и не искать союза «консервативных цивилизаций», а жёстко перестроить собственную систему, очистив её от идеологического перегиба и бюрократического морализаторства.

Это создаёт идеологическую конкуренцию внутри самого Запада, но вовсе не в пользу Москвы. Американский консерватизм образца 2025 года не видит в Кремле союзника по «борьбе с либерализмом» — он смотрит на него как на токсичную, вороватую, репрессивную квази-монархию, которая дискредитирует саму идею традиционных ценностей.

В этой логике Россия превращается не в флагмана «антиглобализма», а в пугало, на фоне которого Западу проще объяснять, какой именно авторитаризм ему категорически не нужен.

Управляемые развязки

На украинском направлении стратегия, если читать её между строк, сводится к поиску управляемой развязки, а не к победному маршу ни одной из сторон. Вашингтон балансирует между тремя табу.

Первое: нельзя допустить военного поражения Украины, потому что вместе с ним посыплется вся европейская архитектура безопасности — от доверия к гарантиям США до готовности восточноевропейских стран вообще верить в НАТО.

Второе: нельзя втянуть США в прямую войну с Россией, с американскими солдатами на фронте и риском ядерной эскалации.

Третье: нельзя просто положить конфликт в морозильник, оставив обе стороны копить оружие, злость и реваншистские планы до следующего, ещё более кровавого раунда.

На выходе получается довольно циничная формула: Вашингтон заинтересован в жёстких, но конечных переговорах, которые ограничат территориальные трофеи Москвы (или закрепят их на условиях, болезненных для Кремля), частично встроят Украину в западные структуры и создадут такую систему гарантий, при которой новая война станет слишком дорогим удовольствием.

Для путинской элиты это звучит как приговор мечтам: никакой «капитуляции Запада», никакого торжественного признания захватов как «новой реальности» в повестке нет. Но и бесконечной мясорубки США не хотят — им нужны деньги, оружие и внимание для Азии, а не вечный окопный сериал на востоке Европы.

Рядом с украинским сюжетом лежит ещё один тихий, но болезненный для Москвы поворот — переупаковка НАТО. Если стратегия хотя бы частично будет реализована, Россия столкнётся с парадоксальной картиной: американцев у её границ со временем действительно может стать меньше, но это не принесёт желанного облегчения.

Присутствие США на передовой постепенно уступит место росту европейских армий — более крупных, технологичных и самостоятельных. Расширение НАТО перестанет быть священным ритуалом и превратится в предмет торга: стоит ли брать нового члена, сколько он готов платить за собственную оборону, какую выгоду приносит альянсу.

Это ломает сразу две ключевые иллюзии Кремля. Во-первых, что США всегда будут тянуть на себе весь оборонный зонтик, а Европу можно «расколоть» шантажом и газовым вентилем. Во-вторых, что формула «меньше НАТО» автоматически означает «меньше угроз».

На деле всё может сложиться ровно наоборот: вдоль западных границ России вырастут не американские базы, а цепочка более независимых, хорошо вооружённых европейских государств, которые отвечают за свою безопасность сами и поэтому куда менее склонны к сладким компромиссам с Москвой.

Санкции, труба, доллар и финансовые войны

В энергетическом блоке стратегия звучит как приговор целой российской модели — конец эпохи «трубы как судьбы». Вашингтон без обиняков называет энергетику инструментом силы и собирается использовать его на полную: наращивать экспорт нефти и газа, в том числе СПГ, в Европу и Азию, поддерживать маршруты, которые обходят российские трубы и порты, и давить на тех, кто помогает Москве обходить ограничения.

Для России это означает быстро сужающееся окно на западных рынках, куда ещё недавно шла львиная доля доходов и куда теперь активно заходит американский газ и нефть. На востоке картина не лучше: конкуренция за азиатского покупателя становится жёстче, а Москва всё сильнее оказывается привязана к одному–двум крупным клиентам — Китаю и Индии, которые прекрасно чувствуют её зависимость и выбивают цену до минимума.

Парадокс в том, что отказ США от радикального «зелёного курса» теоретически увеличивает общую ёмкость мирового рынка углеводородов, но Россия всё равно оказывается на обочине: её воспринимают как токсичного поставщика и политический риск, чьи поставки в любой момент могут стать заложником очередной авантюры Кремля.

Финансовый раздел стратегии столь же холоден: доллар и американская финансовая система официально названы не просто «нервом мировой экономики», а полноценным оружием нацбезопасности. Это означает, что санкции против России — не временный всплеск эмоций Запада, а встроенный инструмент давления на долгие годы.

Любой новый конфликт, крупная кибератака или вмешательство в выборы будут означать не «ещё одну ноту протеста», а очередной виток отсечения от глобальных рынков, расчётов, технологий, страхования.

Все разговоры про «альтернативный мир без доллара», про крипту, юань или мифическую «валюту БРИКС» в этой оптике выглядят сказкой для внутреннего употребления: США прямо сигнализируют, что готовы платить экономическую цену за сохранение финансового контроля — и бизнес, как показывает практика, под это подстраивается.

Иллюзия о том, что «мир устал от санкций и скоро всё это рухнет», оказывается именно иллюзией: усталость бизнес-элит и политическое решение Вашингтона — разные вещи. И пока Кремль делает ставку на конфронтацию, американская машина санкций не ослабевает, а усложняется, встраивая Россию в роль хронического изгоя мировой финансовой системы.

Иллюзии Кремля

В коридорах российской элиты эта стратегия почти наверняка будет прочитана так же поверхностно, как когда-то читались сигналы конца холодной войны. Уже можно представить привычный набор самоуспокоительных мантр: «Трамп вернётся — всё простит», «Америка устанет от Украины и бросит её», «они договорятся с нами за спиной Европы». И что особенно неудобно — в этих надеждах есть доля правды. США действительно намерены переложить значительную часть бремени на Европу, действительно не хотят бесконечно заливать войну деньгами и оружием, действительно будут искать сделки там, где это вписывается в их интересы.

Проблема в другом: ни в одном углу этого документа Россия не появляется как равный партнёр, как «естественный союзник против Китая» или хотя бы как нужный элемент новой мировой архитектуры.

В стратегическом тексте Москва описана скорее как хронический источник риска и нестабильности — субъект, с которым приходится считаться, но которого необходимо держать под контролем. С ней готовы договариваться точечно: об ограничении вооружений, о конкретных региональных конфликтах, о правилах игры, чтобы снизить риск неконтролируемой эскалации. Но это сделки «на полях», а не приглашение за главный стол.

В идеальной для Вашингтона картине мира Россия должна быть достаточно сдержана, чтобы не мешать ключевым задачам — сдерживанию Китая, перестройке Европы, контролю над энергетикой и технологиями, — и одновременно достаточно слабой и токсичной, чтобы никто всерьёз не рассматривал её как альтернативный центр силы.

Отсюда вырастает неприятная дилемма, которую Кремль привычно отодвигает.

Либо Россия пытается стать более предсказуемой — сокращает масштабы авантюр, перестаёт играть в рулетку с войнами и шантажом и пробует встроиться в новую конфигурацию как «трудный, но приемлемый игрок», с которым можно иметь дело без постоянного риска взрыва.

Либо её, шаг за шагом, выталкивают на периферию: в жёсткую зависимость от Китая, в длительное санкционное гетто и в удобную роль страшилки, которой европейские элиты объясняют рост военных расходов и ужесточение внутренней политики.

В первом случае Россия сохраняет хоть какой-то манёвр ценой отказа от части имперских иллюзий.

Во втором — превращается в то, чем её уже видят авторы стратегии: в большой, вооружённый, но всё более изолированный осколок прошлого, вокруг которого строят новый мир, не спрашивая его согласия.

Стратегия холодного расчёта

Вместо вывода эта стратегия выглядит как аккуратно оформленный приговор иллюзиям — и американским, и российским. Это не проект «мира с Россией», но и не манифест «священной войны против Кремля», а текст холодного расчёта, где меньше романтики и больше арифметики, меньше глобальных мечтаний и больше циничных сделок, меньше пафосной борьбы за «душу России» и больше прагматичного контроля над её поведением.

Для Москвы это одновременно и опасный, и отрезвляющий сигнал: эпоха, когда можно было бесконечно подпирать собственную власть образом «великой осаждённой крепости, против которой весь мир», уходит.

В новой реальности Россия рискует оказаться не «центром сопротивления глобализму», а неудобным, токсичным и постепенно выдавливаемым игроком, который сам отказался от шанса стать полноценной частью мировой системы — и теперь обречён наблюдать, как эту систему перестраивают без него и, всё больше, против его интересов.