«У нас, возможно, было последнее мирное лето», — эту фразу Бориса Писториуса, министра обороны Германии, немецкая пресса уже разобрала на цитаты. В интервью Frankfurter Allgemeine Zeitung глава Минобороны ФРГ заявил: война России с НАТО теоретически может начаться уже в 2028–2029 годах.
По словам Писториуса, речь не о принятом в Москве решении, а о временных горизонтах, когда Россия, по оценке военных и спецслужб, в состоянии восстановить вооружённые силы до уровня, позволяющего атаковать одну из стран на восточном фланге НАТО.
Ранее в германских военных расчётах фигурировал 2029 год как нижняя граница такого риска; теперь же часть аналитиков, по словам министра, говорит о 2028-м, — а отдельные военные историки и вовсе считают, что «последнее мирное лето» уже позади.
Писториус констатирует: угрозы со стороны России «радикально изменились», но политическое осознание в Европе пришло лишь в 2022-м — «довольно поздно». Отсюда — призыв сделать Германию и НАТО в целом готовыми к более жёсткому противостоянию: «В Москве есть крупный противник, действующий максимально беспощадно и имперски. К этому мы должны быть готовы ещё лучше».
Москва ответила предсказуемо. Представитель МИД РФ Мария Захарова, комментируя слова Писториуса, заявила, что «теперь нет сомнений в том, кто агрессор», — тем самым переложив обвинения в эскалации на Германию и НАТО.
Заявление главы немецкого Минобороны ложится на уже сложившийся пласт оценок европейских спецслужб. Самый детальный прогноз опубликовала Служба внешней и военной разведки Дании (FE) в докладе «Прогноз 2024».
Ключевой тезис FE: прямой военной угрозы странам НАТО со стороны России сейчас нет, но она может появиться примерно через пять лет после завершения или заморозки войны в Украине.
Датские аналитики описывают ступенчатый сценарий:
— примерно через полгода после окончания войны Россия в теории способна начать локальный конфликт против одной из стран НАТО;
— через два года — представлять «реальную угрозу» одному или нескольким членам альянса и быть готовой к региональной войне в Балтийском регионе;
— через пять лет — к крупномасштабной войне в Европе, при условии что США не вмешаются напрямую и НАТО не будет параллельно усиливать собственный потенциал.
В докладе подчёркивается: пока Россия избегает шагов, которые могли бы автоматически запустить пятую статью Североатлантического договора (о коллективной обороне). Но эта сдержанность может исчезнуть, если, во-первых, Москва сочтёт НАТО ослабленным и разобщённым, а во-вторых, если баланс сил сместится в пользу России — за счёт её собственного перевооружения и недостаточного наращивания потенциала альянсом.
Отдельный фактор риска — исход войны в Украине. Датская разведка прямо пишет: маловероятно, что Россия будет одновременно вести полномасштабную войну в Украине и против одного или нескольких государств НАТО. Но по завершении конфликта значительные ресурсы могут быть высвобождены.
Заявления Писториуса прозвучали почти синхронно с демонстративным усилением военной активности НАТО на восточном фланге.
Осенью 2025 года альянс запустил операцию «Восточный часовой» (Eastern Sentry). Формальным поводом стал эпизод середины сентября, когда около двух десятков российских дронов вторглись в воздушное пространство Польши, после чего Варшава задействовала четвёртую статью договора НАТО — механизм экстренных консультаций в случае угрозы безопасности члена альянса. Вскоре к статье 4 обратилась и Эстония — из-за пролёта российского боевого самолёта.
Операция «Восточный часовой» предусматривает переброску на восточный фланг сил ПВО, истребителей и вертолётов сразу из нескольких стран — от Германии до Великобритании и Дании. По данным НАТО, речь идёт не о «витринном» усилении, а о многоуровневой системе наблюдения и противодействия, которая должна перехватывать, в том числе, беспилотники, регулярно проверяющие пределы терпения альянса.
Годом ранее, в январе 2025-го, стартовала ещё одна новая миссия — «Балтийский часовой». Её задача — мониторинг и защита подводной инфраструктуры в Балтийском море на фоне серийных повреждений кабелей и трубопроводов, в которых европейские власти подозревают «теневой флот» России — старые танкеры, перевозящие нефть в обход санкций.
Обе операции не имеют официально заявленного срока окончания. В НАТО подчёркивают: это не реакция «одного сезона», а элемент долгосрочного сдерживания.
Параллельно меняется и финансовая архитектура европейской обороны.
Новый генсек НАТО Марк Рютте в январе 2025 года выступил в Европарламенте с предельно жёстким посланием:
«Сейчас мы в безопасности, но что будет через четыре–пять лет?.. Если расходы на оборону не увеличатся, европейцам придётся либо идти на курсы русского языка, либо отправиться в Новую Зеландию».
Фраза, произнесённая наполовину в шутку, стала концентрированным выражением позиции Вашингтона и многих восточноевропейских столиц. Ещё при предыдущей администрации США в Конгрессе обсуждалась необходимость готовиться к одновременной войне с Китаем и Россией. На этом фоне президент Дональд Трамп требует от союзников не просто выполнения нынешней цели в 2% ВВП, а увеличения расходов на оборону до 5% ВВП — уровня, с которым согласны по сути, но не по масштабу, многие европейские чиновники.
Германский министр обороны Писториус публично признаёт: даже 3% ВВП могут оказаться недостаточными, чтобы выполнить все целевые показатели НАТО по боеготовности и оснащению. При этом Берлин, по его словам, не готов «прыгнуть в 5% за один год» — речь может идти лишь о постепенном повышении примерно на 0,2 процентного пункта в год в течение пяти–семи лет.
Так или иначе, направление задано: новые оборонные цели НАТО уже рассчитаны до 2035 года, а дискуссия идёт не о том, тратить ли больше, а о том, сколько именно.
Отдельный блок обсуждений внутри НАТО — роль войны в Украине как «учебного полигона» для всех участников будущих конфликтов.
Высокопоставленные представители альянса подчёркивают: Россия ведёт войну на истощение, но одновременно демонстрирует довольно профессиональный подход к адаптации — в том числе, к использованию дронов, радиоэлектронной борьбы и «роёв» беспилотников. Тактические новинки, опробованные малыми подразделениями, затем масштабируются на всю армию.
НАТО, со своей стороны, использует конфликт как источник уроков по противодействию беспилотникам, интеграции систем ПВО и созданию единой «сети сенсоров» на восточном фланге. Представленная летом 2025 года концепция «Линии сдерживания на восточном фланге» (EFDL) предполагает именно такую архитектуру — с широкой автоматизацией и элементами искусственного интеллекта в системах управления.
Наконец, война стала катализатором для программы PURL (Priority Ukraine Requirements List) — механизма, запущенного администрацией Трампа и НАТО для закупки вооружений США в интересах Киева. В рамках PURL уже поставляются системы ПВО Patriot и ракеты для HIMARS; к программе присоединяются всё новые европейские страны, пытаясь сократить лаг между обещаниями и реальными поставками.
На фоне всех этих процессов Германия оказалась в центре европейской дискуссии — и из-за своего веса в экономике ЕС, и благодаря фигуре самого Писториуса.
Ещё в 2022 году канцлер Олаф Шольц объявил о «Zeitenwende» — повороте эпох: Берлин пообещал выделить 100 млрд евро на модернизацию бундесвера и постепенно довести оборонные расходы до 2% ВВП. Но за деньгами не последовали быстрые организационные реформы; вооружённые силы оставались недоукомплектованными и плохо оснащёнными.
Писториус, пришедший на смену критикуемой Кристине Ламбрехт в январе 2023-го, быстро стал самым популярным политиком страны, хотя формулирует свои оценки максимально жёстко — от знаменитого «Германия должна стать kriegstüchtig — готовой к войне» до нынешних предупреждений о возможном конфликте с Россией через несколько лет.
Его задача — не только оснащение армии, но и решение кадровой проблемы. План увеличения численности бундесвера со 180 до 260 тысяч военнослужащих упирается в нехватку добровольцев.
Отсюда — новый спорный законопроект о «модернизации воинской службы»:
— с 2026 года всем молодым гражданам Германии будут рассылаться анкеты о готовности пройти службу;
— мужчины обязаны их заполнять, женщины — добровольно;
— с 1 июля 2027 года все 18-летние юноши должны будут проходить обязательное медосвидетельствование для определения категории годности к службе.
Сам Писториус открыто называет массовую «медкомиссию» фактором сдерживания: если в Москве увидят, что Германия системно готовится к возможной мобилизации, это, по его задумке, должно охладить горячие головы.
До реальной всеобщей воинской обязанности новый закон не дотягивается: он оставляет упор на добровольности и предусматривает переход к принудительному призыву только в случае резкого обострения обстановки или провала добровольного набора. Но уже сам факт возвращения к практике повального медосвидетельствования стал для немецкого общества психологическим рубежом.
Ремилитаризация Германии происходит на фоне политического кризиса. Социал-демократическая партия (SPD), к которой принадлежит Писториус, показала худший результат на выборах за более чем сто лет, тогда как правоконсервативная «Альтернатива для Германии» усиливает позиции. В стране растёт запрос одновременно и на безопасность, и на сохранение «пацифистской идентичности».
В коалиции идут ожесточённые споры о будущем призыва. Первый вариант законопроекта Писториуса, делавший ставку исключительно на добровольцев, был заблокирован партнёрами по правительству — Христианско-демократическим союзом (ХДС) и ХСС, которые требуют обязательных элементов, вплоть до призыва по лотерейному принципу при нехватке добровольцев.
Парадоксально, но в итоге сам министр обороны выступил против компромиссного проекта с лотереей, фактически «торпедировав» инициативу в собственном ведомстве. Внутренняя дискуссия продолжается, а новый закон о воинской службе должен вступить в силу уже в 2026-м.
Тем временем Писториуса продолжают рассматривать как потенциального кандидата в канцлеры в 2029 году, хотя он предпочитает избегать прямых ответов. До этого момента ему предстоит пройти, пожалуй, главную проверку — сделать бундесвер реально боеспособным.
Российская сторона традиционно настаивает: Москва не собирается нападать ни на НАТО, ни на отдельные страны альянса; Владимир Путин неоднократно утверждал, что разговоры о готовящемся нападении — «страшилки» для европейского избирателя.
Официальная линия МИДа РФ звучит так: именно НАТО и его расширение «подступили к границам России», именно альянс ведёт «кампанию по дестабилизации» и подталкивает Киев к продолжению сопротивления. Любые заявления о потенциальной войне трактуются как доказательство «агрессивных намерений» Запада.
Расчёт Кремля — на усталость европейских обществ от войны и высоких оборонных расходов, а также на рост влияния партий, выступающих за «мир любой ценой» и сокращение поддержки Украине. В такой opt-out-сценарий, судя по датскому докладу, в НАТО верят не меньше, чем в «жёсткий» вариант прямого конфликта.
К 2028–2029 годам в европейской безопасности складывается опасная точка бифуркации: сразу несколько крупных тенденций сходятся в один временной узел, делая ближайшие годы решающими.
Во-первых, Россия подходит к завершению первого цикла масштабного перевооружения — попытки восстановить армию после колоссальных потерь в Украине и одновременно вывести её на новый технологический уровень.
Во-вторых, именно к этому моменту станет ясно, смог ли НАТО выполнить собственные повышенные стандарты — от роста оборонных расходов до реального наращивания боеготовности, а не просто декларативных обещаний.
В-третьих, завершится проверка на прочность европейских попыток ремилитаризации: Германия, Скандинавия, Польша и страны Балтии проходят тяжёлую адаптацию к новой эпохе, и только по итогам десятилетия будет понятно, сумели ли они превратить амбиции в военную мощь.
И наконец, исход войны в Украине — где окажутся границы, какие ресурсы и территории будут под чьим контролем — станет фундаментом или, напротив, трещиной в будущей архитектуре европейской безопасности. Именно переплетение этих факторов превращает конец десятилетия в момент, когда будет решено, станет ли Европа зоной устойчивого сдерживания или ареной нового витка конфронтации.
Для Писториуса и европейских спецслужб эти годы — не точка в календаре, когда «начнётся война», а крайний срок, к которому стороны либо закрепят новую, относительно стабильную конфигурацию сдерживания, либо рискуют оказаться в ситуации гораздо более опасной неустойчивости.
Отсюда и двойственность нынешней риторики. С одной стороны, министры обороны говорят о «готовности к войне», запускают постоянные операции на восточном фланге НАТО и наращивают военные бюджеты. С другой — подчёркивают, что всё это делается именно для того, чтобы война не началась.
Называя в качестве возможного горизонта войны России с НАТО 2028–2029 годы, Писториус играет сразу на трёх досках. Во внешнем контуре он демонстративно сигнализирует Москве: Европа более не воспринимает угрозу как абстракцию и готовится к долгому, кропотливому противостоянию, в котором фактор сдерживания важен не меньше, чем реальные вооружения. Во внутренней повестке министр стремится встряхнуть немецкое общество и заручиться поддержкой для мер, которые в мирное время выглядели бы неприемлемыми, — ускоренного роста оборонных расходов, реформы призыва, болезненной перестройки военной машины и оборонной промышленности.
Наконец, в плоскости внутри альянса его жест адресован партнёрам по НАТО: Берлин даёт понять, что разговор о новых финансовых и технических стандартах больше не может ограничиваться декларациями, и призывает остальных подтягиваться к более жёстким параметрам.
От того, удастся ли Европе за ближайшие три–пять лет реализовать все три задачи одновременно, зависит, останется ли формула «последнее мирное лето» яркой публицистической метафорой или её будут вспоминать уже как политическое предупреждение, которое оказалось пророческим.